В город мы въехали, когда уже начало темнеть. Типичный бюргерский городишко с вылизанными опрятными двухэтажными зданиями, непременной остроконечной кирхой и занавесочками на окнах. Не город – а картинка с пасхальной открытки. Но в самой его атмосфере, притихшей, настороженной, затаившейся было что-то неприятное, пугающее. Когда наш мотоцикл грохотал по пустым словно вымершим улочкам, я заметил как несколько раз колыхнулись расшитые занавесочки в темных окнах домов. За нами явно следили.
Тягныдуля въехал во двор пузатого дома, стоящего неподалеку от кирхи, в отличии от большинства домов залитого ярким электрическим светом. Как и везде, здание комендатуры располагалось в здании бывшей ратуши. С парадного входа – советская комендатура, с черного – временная администрация оккупированного городка. О чем и сообщала надпись на русском и непмецком языках. У входа стояло несколько армейских грузовиков и непременный виллис. Только теперь я рассмотрел, что из окна на втором этаже свешивается поблекший красный флаг. «Приехали». Из темного бокового угла торопливо выбежал солдатик с автоматом, поправляя ширинку.
«Часовой -- полный раздолбай». Похоже, не только я впал в полное благодушие от мирной жизни.
-- Кого привез, старшина? – Голос у солдатика ломался. «Отлично поставлена у них служба, ничего не скажешь. Служаки хреновы».
-- Та цэ ж наш новый помичнык коменданта. – Тягныдуля, казалось, не заметил ни вопиющего нарушения устава, ни взгляда, которым я окинул солдатика, но мне ка-залось, что я уже начал понимать игру старшины. – Капитан Саблин. Геройська особыстисть… Сим орденив, сорок шисть выходив у тил ворога… «Ай да старшина. И когда он только успел? Или Лопатников подсуетился?»
Из дверей комендатуры вышел человек в форме подполковника артиллерии. Среднего роста, седые виски, выцветшие серо-голубые глаза, жесткие возрастные складки на лице.
-- Собакин, мать твою. Три наряда вне очереди! – голос у подполковника был басовитый раскатистый.
-- Есть три наряда вне очереди – Солдатик всем своим видом демонстрировал недовольство.
-- Еще три наряда. Ты что, оболтус, забыл, что часовому разговаривать не положено? Ничего-ничего. За чисткой сортира быстро вспомнишь Устав.
Подполковник приблизился ко мне. Я вытянулся в струнку и вскинул руку к фуражке. – Капитан Саблин. Прибыл в ваше распоряжение.
-- Вольно, капитан. -- Он протянул мне руку. – Тебя как по-батюшке?
-- Александр Львович.
-- Ну вот и ладно, Александр Львович. Располагайся в наших Палестинах. Даю тебе денек на обустройство. А там – не обессудь. Будешь тянуть лямку вместе со всеми. Ламенадзе! – крикнул он, обернувшись к полуоткрытой двери.
--Слушаюсь, товарищ подполковник, -- в двери показался шеголевато одетый в летную форму грузин, с погонами старшего лейтенанта и тонкой полоской усиков под мясистым хищно склоненным вниз носом.
-- Знакомьтесь. Саблин. Ламенадзе. Значит так, старшой, нужно его разместить где-нибудь неподалеку. Какие будут соображения?
-- Есть на примете домик на Энгельсштрассе, ну вы знаете -- бывшей Герингштрассе. Отличный двухэтажный особнячок. Хозяйка -- вдова пехотного майора, погибшего в 42-м, под Харьковом. И отсюда -- один квартал…-- Грузин говорил чисто, правда в речи его проскакивали гортанные звуки, характерные для уроженцев Кавказа.
-- Вот и отлично. Отведешь его туда. Поможешь устроиться. Даю, на все про все, два часа. А то – знаю я вас – тут же устроите эдакий вечер знакомств, с выпивкой и прочими безобразиями. — И увидев, что старший лейтенант собирается возразить резко скомандовал: -- Кругом, шагом марш.