Кабачок «Рваный парус» оказался обычным припортовым кабаком. Таким, где, за не слишком большие деньги, небрезгливый посетитель мог получить практически все: начиная от горячительных напитков, самого сомнительного свойства и заканчивая любой контрабандой -- от духов до пулемета. Короче говоря, обыкновенный притон, по недосмотру властей еще функционирующий.
И видимо, для внесения соответствующей атмосферы в этот вертеп, за стойкой красовался огромный двухметровый рыжий детина с широкой налитой кровью рожей, и черной повязкой на правом глазу. При виде меня он осклабился обнажив кривые лошадиные зубы. – Герр официер, чем-то особо интересоваться? – прогудел он, чудовищно коверкая русский язык.
-- Герр официер, интересоваться ого-го как… -- старательно пародируя его выговор, ответил я. И добавил, переходя на немецкий: -- Но больше всего, в данный момент, меня интересует господин Коссовски.
-- Да вон он, за столиком возле аккордеониста, -- кивнул в глубь зала изумленный детина. – Господин офицер, будет что-то заказывать?
--Там будет видно, -- и я прошел в глубь зала, где под старой рыбацкой сетью, похоже, олицетворяющей пресловутый рваный парус, за грубо сколоченным деревянным столом сидели двое. Я приблизился, отодвинув тяжелый деревянный стул, сел, и стараясь перекричать одноногого аккордеониста, пытающегося извлечь из своего инструмента звуки, отдаленно схожие со знаменитой «Моя Марусечка», проорал: -- Мне необходимо поговорить с герром Коссовски…
Седовласый пожилой мужчина, сидевший ко мне в профиль, повернулся. Вторая половина его лица была чудовищно обезображена светлым старым шрамом, пересекавшим всю половину лица, через пустую глазницу, от затылка до подбородка. Закрытая глазница, безвольно лежащая на изуродованной щеке, придавала его лицу несколько ироничное выражение.
-- Значит, добрались все-таки, -- шепеляво проговорил он. Изуродованная половинка лица почти не двигалась, придавая
его сухому аскетичному лицу, еще более гротескный вид. – Вы позволите допить порцию шнапса? В Сибири вряд ли поднесут… -- пояснил он собеседнику. Рука его потянулась к мутной стеклянной чарке, стоящей на столе. Больше всего она походила на клешню. Три пальца и пол ладони напрочь отсутствовали, а на мизинце не хватало фаланги.
--Боюсь, произошло небольшое недоразумение… -- Я обернулся к музыканту и сделал знак, чтобы он прекратил издеваться над музыкой и ушами посетителей. Наставшая тишина казалась оглушительной. – Никто не собирается вас арестовывать. Во всяком случае мно об этом ничего не известно. Все что от вас в данный момент требуется -- маленькая консультация.
-- Вы не шутите?
-- Для чего?..
-- Резонно, -- Он перешел на русский язык. Говорил он чисто, только иногда мысленно спотыкался, стараясь подобрать нужное слово. – Тогда мне следует вас кое о чем предупредить. Для начала представлюсь - штабс-капитан 16-го пехотного Витебского полка Максимильян Викентьевич Кожешковский. Во время Брусиловского прорыва был тяжело ранен и так как соотечественники посчитали, что я все равно не выживу, то оставили меня умирать на фольварке неподалеку отсюда. Хозяин обнаружив, что я как ни странно, продолжаю дышать, доставиил меня в госпиталь, где я почти два с половиной года провалялся без сознания. После, когда я начал поправляться, то услышав, что происходит в России я добровольно, подчеркиваю, добровольно, решил остаться здесь, и принять немецкое гражданство. Тем более, что моя мать урожденная немка. Так что имейте это в виду, -- он сделал паузу, видимо ожидая какой-то особой реакции.
Я нарочито зевнул. – Ну и что? Я пока не вижу почему мы должны вас арестовы-вать…
Похоже, я даже каким-то образом обманул ожидания своего собеседника. Он удивленно пробормотал: -- Но как же так? Ведь я…
-- С гестапо сотрудничали? В СС состояли? Вели враждебную пропаганду или диверсионно-подрывную деятельность против СССР? Совершили воинские преступления?
-- Н-нет… Я, ведь -- сами видите -- инвалид… -- Его изумление все возрастало.
-- Тогда чего вы волнуетесь, никто вас в Сибирь не пошлет. Там и без вас народу хватает… Так что кончайте свои страдания немолодого Вертера. И не будем подда-ваться на пропаганду покойного доктора Геббельса, а поговорим, наконец, нормаль-но.
Господин Коссовски, он же Кожешковский, все еще ошеломленный, автоматически приобнял рюмку рукой-клешней и словно сомнамбула влил ее содержимое в себя.
-- Вот и хорошо, Вот это – по нашему. – Я обернулся к детине за стойкой. – Повторите для герра Коссовски. Да и мне пожалуй, кружечка пива не повредит.
Пока одноглазый не торопясь обслуживал нас, я изучал третьего сидящего за столи-ком. А он явно заслуживал внимания.
Крупное южное лицо, правда, несколько расплывшееся, не смываемый южный загар, знойные темно-карие глаза и волнистые слегка покрытые сединой волосы. По выражению, потомков рыцарей короля Артура – «Соль с перцем». Его внешность резко контрастировала с типично тевтонской внешностью местных жителей. И если бы я не знал, как предыдущий режим, относится к цыганам, то заподозрил бы, что передо мной типичный «рома». Причем, из элиты.
-- Может быть, вы познакомите меня с вашим знакомым, герр Коссовски?
-- Да-да, конечно. Простите, все это так неожиданно… -- Если бы я занимался вербовкой, то более подходящего момента не найти.
-- Знакомьтесь, синьор Марио Аньелли, уроженец Венеции.
-- Очень приятно. Капитан Саблин, -- я снова перешел на немецкий, справедливо рассудив, что итальянец должен его понимать.
Рукопожатие его оказалось крепким.
-- А как вас занесло в эти края, синьор Аньелли, если не секрет?
-- Мне скрывать нечего, -- Итальянец улыбнулся, но улыбка получилась неискренней. – Поблизости отсюда, находится плавучий док, изготовленный нашей фирмой. Вот и пришлось обогнуть пол-Европы, для сдачи оборудования… -- он вытащил из кармана сигару, и не торопясь, закурил, тщательно обжигая ее кончик особой толстой спичкой. -- Согласитесь, это все же лучше, чем быть отправленным нашим дуче в ваши приволжские степи.
-- Не спорю Значит, насколько я понял, вы морской инженер?
-- Именно. Специалист по… -- он на секунду замялся и прищелкнул пальцами, подыскивая слово, -- сварочным работам в плавучем доке. Кажется, так это звучит по-немецки. Никак не привыкну к этому языку, -- и он произнес длинную певучую фразу по-итальянски.
-- Насколько я помню, с вашим дуче уже разобрались по полной, да и вряд ли сейчас есть нужда в специалистах по сварке в плавучем доке… -- Не знаю чем, но итальянец мне абсолютно не нравился. Он как-то совершенно не вписывался в окружающую действительность.
-- Вы деликатно интересуетесь, дескать, что я здесь забыл? – Аньелли снова фальшиво осклабился. Похоже, антипатия была взаимной.
-- Вроде того. Поверить в то, что эта местность и хмурое море нравятся вам больше, чем солнечные Аппенины довольно трудно.
-- Вы правы. Я бы уже давно покинул эти места и вернулся на родину, если бы не одно маленькое обстоятельство --чудовищный бюрократизм ваших властей. -- Он деланно вздохнул. – Видимо, это неизлечимая болезнь любого государства. Мои документы где-то затерялись, и я застрял здесь. Не хочу оказаться пророком, но, чувствую, надолго.
-- Если я чем-то смогу помочь…
-- Вряд ли. Я уже обращался и к полковнику Старыгину, и к высшему начальству в Кенигсберге. Они лишь посоветовали мне набраться терпения и ждать... – Итальянец все больше окутывался клубами терпкого сигарного дыма и сейчас походил на Зевса громовержца, выглянувшего из облака.
-- Прошу простить, -- прервал паузу, начинавшую быть томительной, заметно опьяневший Коссовски . Похоже, он наконце начала постепенно приходить в себя. – Вы что-то упомянули о какой-то консультации...
Под пристальным изучающим взглядом итальянца я снова поведал о том, с чем мы сегодня столкнулись в лесу.
-- Любопытно, любопытно… -- Глаз Коссовски как-то особенно заблестел. – Знаете что? Я покопаюсь в своих записях и если вас устроит – милости прошу вечерком в библиотеку. Скажем часикам к 9. Вас устроит?
-- Вполне. – Я встал, и, отставив недопитое пиво, поспешил откланяться.